Лаборатория
От пирса до лаборатории Ельченко добрался самостоятельно. Лаборанты кинулись было к нему, но он отогнал их, пригрозив пистолетом. Прошагал, приволакивая ногу, мимо ограждения карантинной зоны. Подростки, толпясь, с любопытствующим испугом следили за ним. В лаборатории майор грузно опустился на табурет и, кривовато ухмыляясь, сказал Красовскому:
— Фигня получилась, док. Извини идиота.
— Раздевайся, — велел Красовский. — Сам справишься? Или помочь?
— Сам. Я ж теперь мертвяк, док. Не надо рисковать лишний раз. Одел бы ты защитный костюм...
— Сколько раз тебе повторять? — безнадежно проворчал Красовский. — Не одеть костюм, а надеть костюм.
— Какая мне теперь к хренам разница?
Ельченко сбросил разгрузочный жилет, вжикнул центральной застежкой-молнией, выпростал руки из комбинезона. Сразу стала хороша видна рана на шее под левым ухом — кровь успела свернуться, вокруг образовалась фиолетовая припухлость. Красовский дождался, пока Ельченко разоблачится до трусов, шагнул к нему и в одно быстрое движение медицинскими ножницами отстриг кусочек мышечной ткани в месте укуса. Майор ойкнул и дернулся. Потекла тонкая струйка крови, и Красовский подхватил ее дезинфицирующей салфеткой. Затем передал пробу Смирнову, и тот ушел вглубь лаборатории, к центрифуге, чтобы провести экспресс-анализ.
— Чувствуешь боль? — спросил Красовский. — Уже хорошо...
— Не утешай меня, док, — отозвался Ельченко. — Я ж знаю, что шанса нет. В шею ведь быстрее, да? Ближе к мозгу? Значит, вечером обращусь...
— Шанс есть всегда! — наставительно сказал Красовский. — Наука не выносит приговор, если нет надежных доказательств.
В лаборатории появился хмурый Янин.
— Зачем пришли? — злобно вскинулся Красовский. — Вы и так, млять, помогли, чем смогли!
— Не сердись, док, — попросил Ельченко. — Полковник не виноват. Мы же сами туда пошли. И сами спалились. Тут совсем другая организация нужна... Не наша самодеятельность...
— Уважаю, товарищ гвардии майор, за твердость, — сказал Янин. — И сожалею о потерях.
— Хотел бы сказать, что служу России, — ответил Ельченко, вновь криво ухмыльнувшись. — Но где теперь Россия?
— Россия сохранится, товарищ майор, — пообещал Янин с возвышенной ноткой. — Ваша жертва не будет напрасной. Мы уходим на север, но обязательно вернемся и изгоним нечисть с нашей земли. И не таких врагов побеждали!
— Что за чушь вы городите? — возмутился Красовский. — Какие враги?! Это же наши люди! Да, ими управляет паразит. Но, черт возьми, паразита войной не победишь. С ним справится только наука...
— Не надо, док, — вновь остановил его Ельченко. — Полковник хорошо говорит, мне нравится.
Красовский опешил и замолк.
— Всё верно, товарищ полковник, — сказал Ельченко, глядя на Янина снизу вверх. — Россия когда-нибудь возродится. Я в это верю... Но важнее, товарищ полковник, спасти детей. Они славные дети. И очень умные, я заметил... Я ведь сам из детдома, знаю, что такое. Вы обязаны их спасти. Для будущей России. Пообещайте мне, что вытащите их отсюда... А лучше — поклянитесь...
Неожиданно для всех полковник выпрямился по-строевому, приложил правую руку к груди и произнес громко, словно на присяге:
— Я спасу детей, товарищ гвардии майор, клянусь!
— Спасибо, — поблагодарил Ельченко и отвернулся. — Если можно, оставьте нас, товарищ полковник. Не хочу, чтобы вы видели, как я... вы понимаете...
— Понимаю. Я запомню ваш подвиг, товарищ гвардии майор. И детям расскажу. Вас будут помнить.
Уходя, Янин протянул руку для пожатия, но майор сделал вид, будто не замечает ее. Полковник покинул лабораторию. Когда дверь за ним закрылась, майор стиснул кулаки и почти крикнул:
— Сева, что там?!
Остановился и тихо повторил с тоской:
— Сева, что там? Не тяни волынку!
Смирнов выглянул из-за секвенатора и уныло покачал головой.
— Результат... положительный.
Наступило молчание. Красовский прятал глаза.
— Вот видишь, док, — сказал Янин, нарушая тягостную паузу, — шанса с тварями быть не может... Не хочу ждать до вечера. Войне послужил, теперь послужу науке. Приступай к работе, док! Всё будет хоккей!..
Казематы
Красовский повернул ключ, подергал решетку и, убедившись, что проход перекрыт, коротко сказал ожидающему Ельченко:
— Пошли, Тим.
Майор был одет в тренировочные штаны и тельняшку. На плече справа красовался большой пластырь, удерживающий подключичный катетер. Рану на шее очистили, но обрабатывать не стали — в этом не было смысла.
— Знаешь, док, — сказал Ельченко, старательно глядя под ноги на разбросанную по полу кирпичную крошку, — я ведь через три войны прошел, кучу дырок в шкуре заработал, а о смерти всерьез ни разу и не задумался. Принял древнюю мудрость, что смерти бояться не надо, ведь ее нет, пока жив, а когда она придет, меня уже не будет... И не верю, что там что-то есть. В смысле там — за гранью... Если бы было, то сумели бы как-нибудь мертвые достучаться до живых. А вся эта хрень с призраками и экстрасенсами хрень и есть. Тупое надувательство... Слишком часто видел, как туда уходят. И никто никогда не вернулся... Они мне даже не снятся, как некоторым... Вот почему не верил и не боялся... Но только не здесь, док. Ведь получается, что я не умру. Вы сами всё время говорите, что зомби — первый шаг к бессмертию. Ваши слова, так?.. Я и сам вижу, что они не умирают. Хоть что угодно с ними делай, не умирают. Отродья!.. Но ведь они же были людьми до эпидемии. Нормальными, как мы с вами. Может, где-то внутри у них еще теплится разум, осталась память... Может, они всё видят, всё понимают, но не могут помешать паразиту. Может, и меня это ждет? Целая вечность бессильного отчаяния?.. Что думаешь, док? Возможно такое?..
— Не знаю, порадует тебя такая информация или нет, — сказал Красовский, позвякивая связкой ключей, — но гипотеза «сосуда» рассматривалась одной из первых. Еще особи с бешеного рейса прошли через полное энцефалографическое обследование: ЭЭГ, МЭГ, РЭГ, ПЭГ. Если бы была хоть какая-то мозговая активность, схожая с нормальной, мы заметили бы. Личность умирает, Тим. Как и при обычной смерти. Остается один паразит со своими рефлексами... Тебя не будет...
— Тогда порадовали, — сказал Ельченко, хотя и без малейшей радости в голосе. — Лучше уж вечная тьма, чем такое... Всё-таки приятно иметь дело с умным человеком. Спасибо, док.
Красовский остановился у бокса, в котором была прикована женщина со сломанной рукой.
— Здесь? — Ельченко искренне удивился. — Почему здесь?
Красовский промолчал, перебирая связку. Потом отомкнул дверь тамбура, решительно шагнул внутрь. В его пальцах тускло блеснул металлом полостной трокар. Один сильный выверенный колющий выпад, направленный в большое затылочное отверстие, и женщина-зет, протяжно простонав напоследок, затихла.
— Как же так?... Как же так, док?.. — Ельченко не находил слов, машинально перекрестился.
— Понимаешь, Тим, — сказал Красовский, деловито расстегивая стальные браслеты, удерживавшие зет, — я всё-таки ученый. Мне не чужды эмоции, но я спокойно отношусь к преодолению нравственных табу. Да, Света была хорошей женой. Умной, ласковой, очень красивой. Я до сих пор люблю ее. Только эта конкретная особь не имеет к Светлане никакого отношения. И в этой конкретной особи нет ничего интересного. Стандартный зообиотик. Развивался, как по инструкции. Без заметных аномалий. Значит, пора от него избавиться. Не стоит растрачиваться на повторение пройденного. Только не сейчас. — Красовский освободил тело, подхватил за ноги, выволок через тамбур. — И еще одно пойми. Мы потерпим поражение, если будем видеть в особях людей. Надежда, жалость, сострадание, эмпатия — наши враги в этой схватке. И они же — лучшие союзники зет. Ты идешь?
Ельченко глубоко вздохнул, будто бы перед прыжком в воду.
— Иду.
В боксе майор разделся догола, по-армейски аккуратно сложил штаны, тельняшку и трусы. Скинул ботинки, поставил их к одежде. Присел на корточки. Красовский встал рядом, поигрывая ключами.
— Я тебя не тороплю, Тим, — предупредил он осторожно.
— Но не забывайте, что вы в гостях, — вспомнил Ельченко старую шутку. — Я вот что подумал, док. Конечно же, памятника мне не будет. Полковник обещал увековечить — наверняка соврал в утешение. Но вот если бы был у меня памятник, какую надпись на нем можно сделать, а? Майор Тимофей Ельченко? Служил честно, умер достойно? Скучно как-то... Не очень-то креативно, как сказали бы... Вот ты что написал бы, а? Посоветуй...
Красовский закрыл глаза, прислонился спиной к решетке бокса и продекламировал, перекрывая стоны ближайших зет сильным твердым голосом:
— Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.
Майор некоторое время сидел молча, потом произнес:
— Сильно. Сам сочинил?
— Нет, конечно. Афанасий Фет. Знаменитый поэт девятнадцатого века.
— Видишь, док, ничто человеческое тебе не чуждо. Я знал!.. А хорошая была бы надпись на могиле. Внушающая. Лучше не придумать! Спасибо, док!.. Начнем, что ли?
Ельченко лег, вытянул конечности. Красовский подрегулировал цепи, защелкнул браслеты. Приготовил трокар для удара в сердце.
— Я не хотел говорить тебе, док, — сказал майор. — Думал, сам разберусь. И вообще... Но теперь надо. Потому что плохо может получиться. Они не сироты, док.
Красовский замер.
— Кто?
— Лицеисты эти. Не сироты. Я-то знаю, какими сироты бывают. Сам из детдома. А тут такие ухоженные, сытые, чистенькие. Дисциплинированные. Жаргона не знают совсем... И эта... девица... с красными волосами... называла полковника папой. И он ей за эту оговорку сильно высказал... Я случайно услышал, а оно и сложилось... Не сироты, нет.
— Тогда кто же они? — задумчиво спросил Красовский.
— Может, беженцы из какого-нибудь элитного поселка? Какая разница, док? Дети они всегда дети. Завтра их увезут. На Колгуев...
— Почему на Колгуев? Откуда ты взял?
— Тоже услышал. Дети обсуждали...
— Там строят международный военно-научный центр изучения зет, — сообщил Красовский. — Не должно быть гражданских, кроме персонала. Даже семьи запрещено провозить... Говоришь, они не сироты? И нацелились на Колгуев?
— Загадка, док. Но ты умный, разгадаешь. Только если там какая-то афера, док, ты полковнику не мешай. Пусть спасет детей. Ты правильно сказал: не нужно видеть в мертвяках людей. Но пока мы не мертвяки, мы — люди.
Горжевое здание
Красовский думал, что не сможет заснуть. Но, вернувшись к себе в личную комнату, прилег на разворошенную постель, чтобы дать отдых ноющим мышцам, и не заметил, как провалился в глухую болезненную тьму: сказались потрясения дня. Однако проснулся сразу, словно от толчка. Посмотрел на часы: без пяти шесть. Утра, должно быть? Сел, соображая, что же его разбудило. Да, сегодня должен прийти катер с «Перекопа». И до отправления лицеистов неплохо было бы выяснить, кто они такие на самом деле и почему полковник солгал, выдавая их за сирот.
Красовский встал, посмотрелся в настенное зеркало, пригладил волосы и направился в пункт связи. По дороге выглянул в окно. Во внутреннем дворе форта было тихо. Лицеисты спали в палатках, вдоль сеточного ограждения бродил один из подчиненных Янина, неубедительно изображая караульного на боевом посту. Красовский поднялся по лестнице на третий этаж и еще в коридоре услышал голос полковника.
— Да, да, да, — повторял Янин с яростным нажимом. — Лаборатория захвачена инфицированными. Мы не можем их долго сдерживать. Необходима немедленная эвакуация персонала... Да, да... Сервер упакован. Образцы подготовлены... Так спросите у генерала!..
Красовский ускорился и буквально влетел в помещение пункта связи. Прежде всего он увидел распростертого на полу оператора Левкина. Рядом стоял Янин, наклонившись к пульту спецсвязи. На голове у него были большие черные наушники. Красовский подскочил к полковнику, сорвал наушники и занес кулак. Это было ошибкой — Янин оказался ловчее и сильнее. Резкий болезненный удар в переносицу сбил Красовского на пол. Он рухнул в проход между стеллажами с оборудованием. И на какое-то время потерял координацию. Янин воспользовался заминкой и долбанул Красовского каблуком по лицу.
Красовский пришел в себя от того, что кто-то хлестал его по щекам и повторял истошно прямо в ухо:
— Док! Док! Док!
Красовский открыл глаза и увидел опухшую физиономию оператора Левкина. Внезапно оператор дернулся, развернулся и заорал еще страшнее: «А-а-а-а-а!». В помещение ввалился зет — голый, грязный, рычащий от жажды крови. В колеблющемся свете трудно было различить искаженные черты, но всё-таки Красовский узнал пришельца: Ельченко! Майор почти сразу вцепился в оператора, мощно обхватил и вгрызся в шею. Левкин замолотил кулаками по плечам Ельченко, сорвав пластырь катетера — бесполезно. Крик оператора прервался, он обмяк.
Красовский понял, кто следующий на очереди. Хватаясь за полки стеллажей, он поднялся и бочком протиснулся мимо Ельченко, увлеченного добычей. Брызги крови летели веером, и Красовский едва не поскользнулся на мокром полу. Наконец он выбрался в коридор. Сильно болела голова, всё вокруг плыло, тряслись поджилки, сердце бешено стучало в груди. К счастью, в коридоре третьего этажа других зет не было. Но они, конечно, появятся раньше или позже. Единственное спасение — костюм фигуранта. Хоть какая-то защита от укусов.
Усилием воли Красовский заставил себя идти быстрее. Над лестницей он застыл, прислушиваясь. Стоны зет доносились совсем близко. «Чёрт возьми! — подумал Красовский. — Ведь их же кто-то выпустил!». Он побежал вниз по лестнице.
На первом этаже Красовский едва не споткнулся о ползущего зет. Пассажир бешеного рейса из первой партии. Практически черный, с изъязвленной кожей, без ног. Однако руки у зообиотика были всё еще сильными, и он ухватил Красовского за лодыжку. Тому ничего не оставалось, как притормозить и потоптаться на голове мертвяка, ломая кости черепа.
Прикончив зет, Красовский добрался до своей комнаты. И не поверил глазам. Дверцы шкафа были распахнуты, костюм фигуранта отсутствовал. Значит, с ним пропали и ключи. «Чертов полковник! Провел, как лоха!».
Красовский подскочил к столу, вытащил ящики. К своему огромному облегчению нашел запасной трокар, валявшийся поверх кипы старых бумаг. Теперь он был вооружен. «Куда дальше? Надо найти людей!». Красовский вновь выглянул в коридор, убедился, что он здесь один. Присел и на корточках приблизился к окну.
Стоял очередной жаркий день. В ярком свете были различимы мельчайшие детали. Двор был полностью разорен: ограждение карантинной зоны повалено, мусорные баки перевернуты, палатки раздавлены. Среди хлама лежало несколько тел. Над ними пировали зет, вытягивая склизкие внутренности из разорванных животов своих жертв. Красовскому даже показалось, что в протяжных стонах слышатся нотки торжества. Где же лицеисты? Где лживый полковник? Красовский бросил взгляд в сторону ворот и похолодел. Ворота были заперты, причем на оба щита, о чем свидетельствовала красная лампа, мигающая над аркой. Форт стал западней. Кто-то ввел в действие режим зачистки. Скоро прилетит бомбардировщик и сбросит на форт «вакуумный» боезаряд, который превратит все сооружения в мелкую щебенку, а вырвавшихся зет — в кровавый пар.
Оставался один путь — на крышу. Красовский вновь побежал на третий этаж. И, конечно же, столкнулся с Ельченко. Тот шел навстречу, загодя выставив руки с толстыми скрюченными пальцами, словно парадируя старые фильмы о зомби. Но на этот раз Красовский был готов. Он увернулся от страшных объятий и вонзил трокар майору в левый глаз. Зет что-то пробормотал неразборчиво и осел на пол. Красовский обогнул трепыхающееся тело и устремился в дальний конец коридора. Там он дернул за рычаг, закрепленный на стене. Из проема в перекрытии спустилась складная лестница. Красовский быстро взобрался по ней. И еще через полминуты и два десятка шагов выскочил на крышу. Огляделся с высоты. К форту приближался большой военный корабль, его опережали два катера. На пирсе скопилась большая толпа — лицеисты. Замысел полковника, каким бы он ни был, похоже, удался!
Красовский услышал громкие стоны. По открытому верхнему ярусу к нему подбирались три особи. Среди них он опознал Севу Смирнова — тот был изрядно объеден, белый халат превратился в красный. Зообиотики раскачивались, щелкали челюстями, таращились пустыми глазами. Медлить нельзя. От троих мертвяков одним трокаром не отмахаешься. Красовский скинул ботинки, сорвал рубашку, разбежался и прыгнул в залив.
Пирс
Лицеисты грузились на катер с надписью «Перекоп». За посадкой следили бойцы Янина и трое вооруженных матросов. Сам полковник стоял в стороне, под лебедкой. Он сразу заметил Красовского, вылезающего из воды, и пошел ему навстречу. Один из его подчиненных двинулся было следом, поднимая ствол автомата, но Янин отмахнулся, показывая, что справится сам.
— Кто вы такой? — спросил Красовский, тяжело дыша и выплевывая гнилую воду. — Кто вы такой на самом деле? И хватит врать!
— Зачем вам ответы, господин доктор? — Янин с оттенком легкого презрения на лице разглядывал мокрого Красовского. — Чем они помогут? Да, существует секретный проект. Да, лицей для одаренных сирот — прикрытие. Да, мы столкнулись с серьезной проблемой при эвакуации, потому что люди, которые знали о сути проекта, погибли двадцать второго. Да, мне пришлось обмануть вас и не только вас, чтобы добиться права на первоочередную эвакуацию.
— Вы убили моих сотрудников! Почему?!
— Иначе «Перекоп» не забрал бы нас. Пришлось выбирать. Не беспокойтесь, господин доктор, собранная вами информация сохранена и пойдет в дело. Для вас ведь это важнее всего? Вот и довольствуйтесь.
— Мы могли спасти миллионы людей...
— Сомневаюсь, — Янин покачал головой. — Очень сомневаюсь. Вы зациклились на одном решении, господин доктор, а их гораздо больше. И мое решение не хуже вашего.
— А если я попробую остановить вас?
— Смысл, господин доктор? Форт разорен, лаборатории нет. Зато есть дети. Вы хотите их смерти?
— Прекрати прикрываться детьми, урод! — зло выпалил Красовский.
Смутить Янина не удалось.
— Знаете, господин доктор, — сказал полковник, — мне и впрямь жаль вас. Но вы и сами не из тех, кто сожалеет о потерях. Наука превыше всего, не так ли? Ваша проблема в том, что вы забыли, кому служит наука... Прощайте, доктор. И не делайте глупостей, иначе я не буду цацкаться, а просто пристрелю вас, как мертвяка.
Янин ушел. Через несколько минут наполненный катер отчалил от пирса. Лицеисты смотрели на оставшегося Красовского равнодушно, словно туристы на некрасивое старое изваяние. Только девушка с ярко-красными волосами вдруг помахала ему рукой. Катер направился к кораблю, медленно ползущему через фарватер. Над кораблем развевался Андреевский флаг.
Красовский тоскливо огляделся. Двери форта заперты, из-за стены доносились протяжные стоны зет. В высоком чистом небе кружили вертолеты. В Каботажной гавани что-то горело, столбом поднимался черный дым.
Выбора не было. Красовский шагнул в воду и поплыл к Кронштадту.
— И в ночь идет, — заведено бормотал он, борясь с течением, — и плачет, уходя...
Остров Колгуев
На краю высокого суглинистого обрыва стояли двое: бритоголовый юноша с серьгой в ухе и девушка с красными волосами. Соленый холодный ветер дул им в лица. Черные волны с шумом разбивались о прибрежные валуны, оставляя после себя клочья грязной пены. Юноша читал стихи:
— Далекий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык.
Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы?
Где ж это всё? Еще душа пылает,
По-прежнему готова мир объять.
Напрасный жар! Никто не отвечает,
Воскреснут звуки — и замрут опять.
Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принес.
В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье. —
Прочь этот сон, — в нем слишком много слез!
Двое на берегу посмотрели друг на друга. Юноша издал громкий протяжный стон. Девушка рассмеялась и ответила тем же. Они взялись за руки, поцеловались, а потом медленно взмыли над землей. Две фигурки поднимались всё выше и выше, пока не затерялись среди серых клубящихся облаков.
